«Эх, дороги…»

С детства помню наизусть строки этой песни. Даже сейчас не захотел уточнять ее слова по песенникам. Пусть останется то, что память сохранила.

Эту песню особенно выделял из других мой отец, Пхида Семен Иванович, старший сержант Великой Отечественной войны. Впрочем, себя в шутку он именовал «страшным сержантом». Но страшных историй о той войне он почти не рассказывал. Говорил о трудностях, но особых ужасов не живописал. Может быть, берег нас, детей от жестоких историй. А быть может, не мог и не хотел из общей большой беды выделять что-то особенно больное и ужасное. Все было плохо на войне.

Пару раз доводилось наблюдать его слезы в праздничном застольном хмелю, после прослушивания любимой песни. «Выстрел грянет, ворон кружит. Мой дружок в бурьяне неживой лежит», - выводил какой-нибудь очередной «краснознаменный тенор» с экрана телевизора. И отец не мог сдержать волнения: «Вот они там по бурьянам лежать остались, а я живу»,- бормотал он. Не любил кино про войну, Все оно ему казалось выдуманным. Исключением были, пожалуй, только симоновские «Живые и мертвые», фильм и книга.

Отцовские военные дороги начались в июле 1942 года, когда немцы вплотную приблизились к Ростову. Получив повестку, из села Кулешовка Азовского района, где он тогда проживал с родителями, отец отправился на сборный пункт под Батайском. Отсюда новобранцы в составе 24 отдельной Запасной стрелковой бригады продвигались на Северный Кавказ. В Майкопе молодое пополнение принимали «покупатели» из различных воинских подразделений. «Ростовчане есть?» - выкликнул один из них, - «Шаг вперед!». Отец шагнул из строя вместе с другими мальчишками из Ростова и близлежащих городов и сел. «Вы зачисляетесь в разведку», - объявил «покупатель». Ростовчан за их мифологическую криминальную отчаянность и дерзость стремились ставить на самые рискованные направления, объяснял мне отец. Но попал он в разведку не обычную, а химическую.

Со времен Первой мировой войны всем были памятны первые немецкие газовые атаки. В новой войне от гитлеровцев ждали их повторения и тщательно готовились к отражению.

Перед войной в стране даже было создано специальное добровольное общество ОСОАВИАХИМ (общество содействия армии, авиации и химзащите). Фашисты свой химический арсенал варварски задействовали в концлагерях, до химических атак к счастью дело не дошло. Но подразделения химразведки и химзащиты в нашей армии просуществовали до конца войны. На деле мой отец со своими сослуживцами химразведчиками занимались работой минеров.

С. И. Пхида, второй ряд крайний слева (1943 г.)

Ставили, как он рассказывал, впереди наших оборонительных укреплений минно-огневые фугасы. В земле копались или долбились (в зависимости от времени года) небольшие ямки-траншеи с пологим наклоном в сторону противника. На дне ее устанавливалась мина, сверху – бутылки с зажигательной смесью. При наезде танка или надавливании ногой пехотинца, мина взрывалась и, помимо ее осколков, на наступающих обрушивался огненный поток горючей жидкости. Такой огненной работой и занимался в Красной Армии мой отец. Парадоксально, но после войны он некоторое время работал в пожарно-горноспасательной службе на шахтах.

Мы с братом слушали отцовские рассказы, открывали для себя глубинный смысл ходившего среди нас, подростков грубоватого слова «зафугасить», но этого нам было мало. Нам хотелось отцовских историй о грандиозных атаках со штыками наперевес, о рейдах по тылам противника с добыванием «языка», о штурмах крепостей с водружением знамени на поверженные руины.

Эх, дороги, пыль да туман…

А отец рассказывал, как донимали их в военную пору вши. Как прожаривали солдатики на кострах свои гимнастерки, скидывая их в снег. Как кишели на солдатских рубахах, как пчелы на сотах, эти падкие до месяцами немытой солдатской плоти, прожорливые твари. Как вернувшись умытым и чистым из госпиталя после «сыпняка» (сыпного тифа) в родную часть, вновь оказался он на ночном постое в какой-то переполненной измученным ратным трудом воинством избе. И как накинулись на него, чистого и свежего, насекомые с шинелей и гимнастерок друзей-однополчан. «К своим, вроде как привыкаешь»,- объяснял отец. «А эти, чужие, казалось, грызут тебя с особой злостью». И еще вспоминал комические причитания какого-то солдата-украинца.

Один страшный военный случай, проговорившись, как-то все же рассказал отец. Правда, рассказал его не нам. Была у него странная особенность. Дело в том, что он почему-то не любил яичницу. И никогда ее не ел. Даже выходил из комнаты, когда мы всей семьей с удовольствием уплетали ее со сковородки.

И вот однажды, мы с братом подслушали историю, которую он рассказывал за праздничным столом соседям, таким же фронтовикам, как и он.

«Под новый 1944 год, это я уже был на 4 Украинском фронте. На рубеже Радонежска заняли мы оборону. И нас послали ставить фугасы. Днем за два километра от передовой отдыхаем. А ночью выдвигаемся перед укреплениями стрелковой роты ковырять землю, ставить минно-огневое заграждение. И вот после очередной ночи отошли мы в свой дневной окопчик на отдых. Есть хочется. А кормить нас должны были только перед вечером. И вот кто-то из ребят, не знаю как, где-то в каком-то хуторе неподалеку раздобыл десятка полтора яиц. И решили мы сделать из них яичницу. Запалили костерок в окопчике, вбили яйца в котелок и Коля Михалев, солдатик из моего отделения, жмурится от дыма, крутится вокруг костра – эту яишенку помешивает. И вдруг, откуда он взялся это снаряд? Слышим свистит. Мы присели на дно окопчика. Он рванул где-то неподалеку. И снова тихо. Мы привстали. А Коля так над котелком и завис. Осколок ему в затылок попал. Колю, понятно, похоронили. Но после этого случая я на всякие яичные блюда даже смотреть не могу».

Слышал я ещё от отца рассказы о коварных, прыгающих на высоту человеческого роста и там взрывающихся спринген-минах, и о том, сколько от них полегло наших ребят в районе Темрюка, на берегу Азовского моря.

Рассказывал он и о том, как освобождали город Ратибор в Польше. И как он, упираясь со своей химразведкой, помогал артиллеристам втаскивать на солдатских плечах повыше на сопки пушки, чтобы обеспечить выгодные позиции для обстрела немцев.

Историй о героических атаках и бесстрашных подвигах мне так услышать и не довелось.

Прошел своими фронтовыми дорогами мой отец, старший сержант Пхида Семен Иванович, через Кавказ, Украину и Польшу. Победу отпраздновал в Чехословакии.

С. И. Пхида, второй ряд крайний слева (1945 г.)

Вехами на этом пути стали солдатские медали: «За оборону Кавказа», «За боевые заслуги», «За победу над Германией».

Громких почестей и высокой славы на своих военных дорогах не снискал. Делал то, что было нужно, там, куда забрасывала его фронтовая судьба и солдатская доля. Вместе с миллионами таких же, как и он советских людей, всем, чем мог, приближал общую победу. Без громких салютов и духовых оркестров.

Но ведь недаром же писал мальчишка-поэт, не вернувшийся с той войны:

Александр Семенович Пхида, сын солдата